Я даже не успеваю понять, почему вдруг парни перестают гоготать, когда один стаскивает второго с импровизированного подиума для дуэли — его лицо чертит по доске и оставляет темные следы крови, которые быстро впитываются в изрядно побагровевший за прошедшие годы спил. Я курю в неосвещенном углу, дым стягивается у единственной лампы над подиумом. Кто-то выключает врубленный колдоприемник, и я смотрю на неосвещенный проем двери, где стоит довольно миниатюрная фигура, что мне так и хочется крикнуть, что карликов до боя мы не допустим и присвистнуть. Сильные — всегда остаются, сильные — всегда принимают бой на равных. Сегодня у меня не было еще ни одного.
Парни поднимают свист, кто-то уже ржет в полный голос, как только наш новый гость опускает капюшон, что был надвинут до самых глаз. По лестнице спускается девчонка, в ботинках хлюпает вода, с ее темных, тяжелых кудрей по мантии льются целые реки. Это, мать вашу, что? Чья-то шутка? Кто вообще додумался сообщить об этом месте тёлке? Она как ни в чем не бывало вскакивает на постамент и заявляет, что знает о правилах — скидывает с плеч черной мокрой тряпкой мантию и остается в кожаных брюках и неказистом джемпере. Она задает вопрос еще раз, готов ли кто-нибудь принять её. Парни ржут, ржет даже толстяк Самуэль, которого только что размазал по подиуму Вик. Никто не отваживается помять ее дивное личико -  мне начинает казаться, что эта девица сверлит своими огромными черными глазами меня. Я смотрю, как вода с волос капает на ее джемпер, облепляя грудь.
-Эй, детка, у нас тут не конкурс мокрых маек! - шипит из дальнего угла Джим, повторяя мои мысли, и хитро скалится. Она повторяет, долго ли ей еще ждать. Долго, малышка, сколько угодно долго, мы никуда не торопимся.
-Крошка, покажи мне свои сиськи! - очередь перехватывает Билл, а я смотрю на девчонку, и думаю, когда она уже расплачется и уйдет. Но она стоит, перекладывая палочку из руки в руку, и с усмешкой смотрит на всех присутствующих. Не дать ни взять — Елизавета с фунтовой банкноты. Я дотягиваю косяк и еще раз пытаюсь наладить с ней зрительный контакт — сложно перебиваясь с одних глаз на другие. Она улыбается, и мне кажется, что этот бой принимает она, а не я. Так уж и быть, красотка, когда я припечатаю тебя к ближайшей стенке, не зови своего папашу выручить тебя. И когда в бессознанке тебя захочет кто-нибудь выебать, я совершенно точно не буду ему в этом мешать. Таков уговор.
Я становлюсь по ту сторону постамента, гул и гогот стихает. Девчонка совершенно спокойно становится на изготовку — черные глаза сверлят меня, а я все еще смотрю, как джемпер облепляет ее стройную фигуру — она явно знает, чем брать. Парни врубают музыку, чтобы не было слышно криков, из приемника вырывается какая-то маггловская чушь черных американских кварталов. Давай, мисс совершенство, покажи, чего ты стоишь.
Не успеваю я задуматься, чем я бы мог оставить ее в кондиции, как зеленой змеей из ее палочки вылетает то, что тут же обжигает мне плечо, сучка оказывается слишком смелой. Через несколько секунд я слышу только ее вскрики на фоне оглушающей музыки, заклинания вылетают из ее палочки, чередуясь с чертовой невербаликой, так, что я еле успеваю отбиваться и уворачиваться. Я пытаюсь оправдать себя тем, что меня раскумарил косяк, но получается слишком плохо. Она выгибается всем телом, словно кошка, а я стараюсь сдержаться и не пялиться на ее тело — я выпускаю оставляющее рваные раны — аналог пуль-цветов смерти, она резко ложится на пол и выдирает от подиума плохо прикрепленную деревяшку — крепление лестницы потрескивает от попавшего в него заклинания. Еще секунда и в меня летит наскоро сделанный из деревяшки клинок — куда тут уж высшей трансфигурации. Я уворачиваюсь и начинаю понимать, что она старается попадать в ритм — хорошее качества для девицы с такой смазливой мордашкой и близкой к идеальной фигуре.
Кто-то внизу кричит, чтобы мы бились «нормально» - я отвлекаюсь и в меня ударяет луч, кидая меня к краю подиума. Когда я поднимаю глаза, я вижу как ее бедра двигаются вслед за ритмом. Кто-нибудь, выключите это гребаное дерьмо! Это просто невозможно. Так продолжается около десяти минут, она выматывает меня до такой степени, что я готов перейти к решительным мерам - к непростиловке. Мой «Круциатус» зависает в воздухе, сталкиваясь с ее щитом, который держится еще полминуты, и после этого я кидаю в нее обезоруживающее. Палочка со свистом отлетает куда то вбок, и я поднимаю вверх свою, чтобы показать парням, что бой окончен. Девица усмехается и спускается с постамента, забирая с пола свою мокрую тряпку, что лишь отдаленно напоминает мантию. Она не оборачивается, и уже начинает подниматься по лестнице наверх, как я соображаю, что я забыл что-то самое главное.
Я беру ее палочку и вкладываю в ее раскрытыю ладонь. И тогда, чуть не подавившись слюной, я выговариваю, - Добро пожаловать в Дуэльный клуб.
Мое шестое чувство подсказывало мне, что в ту ночь я влюбился как придурок. В ту самую девчонку с охренительной внешностью и фигурой, и нет, не девчонку, в бойца с хорошим темномагическим арсеналом и опытом.
Прошла неделя, и я снова увидел ее в Лютном. Авроры негустой кучкой шныряли по всему переулку, выискивая что-нибудь запретное. Я запер подвал и даже стер пыль с видавших виды кресел, на которые никто никогда не садился, наладил освещение на верхнем этаже, и с заученной улыбкой деревенского дурачка готовился принимать добрых гостей. И тогда, я увидел ее — нашу ночную гостью — с хорошо уложенными волосами и в аврорской мантии. Челюсть я потом искал еще долго. А в голове так и оставался неразрешенным вопрос, - А какого, простите, хуя, тут происходит?
Еще через пару дней косой Джекки принес мне девичий журнал и старую подшивку «Пророка» с одной и той же фотографией — на ней та самая девица в аврорской мантии натянуто улыбалась, будучи прижатой мертвой хваткой к такой же натужно ухмыляющейся госпоже министру. Ну то есть, бывшему министру. Во мне что-то упало, и тут же зародилось вновь. Не просто так эта чудачка вломилась в устроенную жизнь Лютного. Не просто так своей искуственной улыбкой она сверлит меня с обложки «Пророка». Расклад пока еще не складывался, но я был уверен, что скоро он сойдется.